Как живет бизнес — наивный и особенный

Нелли, что в вашей жизни изменилось после встречи с особенными людьми? Как и почему появился проект «Наивно? Очень», что он дает людям, которые в нем работают?

У меня есть подруга, а у нее — дочь, особый ребенок, которую я знаю с ее детства. Когда девочка выросла, то поступила в 21-й технологический колледж, где учатся, в том числе, молодые люди с особенностями. Там я их и увидела однажды, и была потрясена. Захотелось что-то сделать, как-то помочь, чтобы они могли чувствовать себя востребованными и полноценными людьми. При этом давить на жалость не хотелось — мы поняли, что нужен проект социализации и трудоустройства, социальный бизнес.

После этого, пожалуй, поменялась вся моя жизнь, способ ее восприятия. Мы молчим, скрываем свои чувства — а они говорят все, что думают, чувствуя очень глубоко и точно. Их открытость, беззащитность и искренность заставили меня на многое посмотреть иначе.

Проект работает на самоокупаемости, как это удается? Многие проекты, которые социализируют и трудоустраивают людей с особенностями, или параллельно занимаются фандрайзингом, или ищут государственной поддержки — у вас этого нет.

Елена: Да, у нас самоокупаемость. В финансовом плане, правда, все неровно. Бывает большой наплыв заказов перед праздниками, особенно перед Новым годом, 23 Февраля, 8 Марта — все, что зарабатываем в это время, приходится растягивать потом на летнюю яму, когда ажиотаж стихает.

Нелли: Конечно, поначалу казалось, что мы отчаянные — пуститься в такое плавание без поддержки со стороны инвесторов. В самом начале много инвестировали мы сами, вкладывали свои средства. Но в 2014 году проект вышел на самоокупаемость.

Елена: Программы государственной поддержки нам недоступны. Для нашей организационно-правовой формы пока их практически нет. А если и есть, то участие в них нам не интересно. Например, предложило правительство Москвы принять участие в пилотной полугодовой социальной программе, которая предоставляла бы сопровождение нашим ребятам, но мы отказались. Предлагаемые суммы были несоразмерны физическим и материальным затратам на выполнение требуемых условий. Половина ребят под программу вовсе не попадали, так как живут в Подмосковье. Отчетность и огромное количество проверяющих комиссий таковы, что потребовались бы крупные дополнительные расходы.

Просить — не наш метод. Наша задача — показать, что такой проект может быть самостоятельным. Но от конструктивной поддержки и сотрудничества мы не отказываемся. Поначалу в интернет-магазине вместе с работами особых людей, которых мы позвали в проект, продавались работы обычных наивных художников. Это продолжалось не очень долго — покупатели предпочли работы наших ребят. Мы прекратили сотрудничество с художниками, но сохранили добрые отношения — никто из них на нас не обиделся.

Как вы выбираете, кого из ребят взять на работу? Что самое важное при отборе?

Елена: Вначале ребята-художники были из числа учащихся колледжа № 21. Но некоторые из тех, кто работает сейчас, пришли через соцсети, сарафанное радио. Например, мама Тимы Штромана написала нам, когда ему было еще 13 лет. Сейчас он у нас работает, потому что художник он потрясающий.

С ребятами в студии при мастерской занимается чудесная Таня Чемоданова, педагог и художник. Несколько лет назад она переехала за границу и занимается по скайпу — и все получается. А уж когда она приезжает, ребята просто от нее не отходят.

Творчество человека с аутизмом — какая часть словосочетания является более значимой для вас? Или они равнозначны?

Нелли: В нашем проекте творчество и особенности ребят связаны друг с другом: если бы они рисовали классически, «правильно», то это вряд ли было бы кому-то интересно. Сила их творчества как раз в смелости, с которой они творят и которую не осознают, — в смелости сделать что-то «не так», не так, как принято в нашем мире. Это и является главным.

Полную версию интервью читайте на +1